Пора возвращаться с островов

Прозрачность офшоров — мировой тренд, а теперь еще и российский. Несмотря на то, что офшоры считаются совершенно необходимыми для российского бизнеса, экономике страны они уже нанесли огромный ущерб.

У кофеен сети Starbucks в Великобритании месяца два назад прошло более 50 акций протеста. Активисты выступали против того, что международная компания «оптимизирует» свое налогообложение с помощью офшорных юрисдикций и избегает уплаты налогов в Великобритании. Возмущение общественности заставило Starbucks пойти на уступки. Компания обещала увеличить налоговые отчисления в ближайшие годы. Но к тому времени деятельностью Starbucks заинтересовались власти Германии и Франции, обещав проверить ее на предмет уплаты налогов.

В России возмутить общественность уводом денег и активов в офшор практически невозможно. За последние два месяца российские власти сделали несколько заявлений и шагов, пытаясь начать деофшоризацию. Сначала президент Владимир Путин в послании Федеральному собранию сказал о необходимости деофшоризации экономики и предложил начать с повышения прозрачности офшоров. Позже МЭР выступило с предложением включать прибыль офшорных «дочек» в налогооблагаемую базу российских компаний, затем выяснилось, что мерами по деофшоризации занимается рабочая группа помощника президента Эльвиры Набиуллиной. Ни одно из этих предложений не получило поддержки и одобрения — не только массовой, но и со стороны аналитического сообщества, — сообщает «Эксперт».

Между тем взять под контроль офшоры и их резидентов пытаются во всем мире, это совершенно нормальный процесс пополнения собственной экономики деньгами. И тем более актуальна деофшоризация для России, где офшоры аккумулируют очень серьезную долю прибыли и активов. «В России создана уникальная офшорная экономика, — заявил «Эксперту» заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН Яков Миркин. — По объему вывода собственности и капитала мы в мире одни из первых. При этом ключевой вопрос не текущие налоговые потери, а вывод собственности. Доля офшорного держания у нас такова, что страна фактически превращается в операционный центр с минимизацией прибыли, где ключевое владение активами — за рубежом, финансирование тоже за рубежом, а внутренние держатели активов и внутреннее финансирование относятся, прежде всего, к бизнесу средней и малой капитализации и к населению». Не знаем, удастся ли нам впечатлить читателей этой цифрой, но у 25% компаний с выручкой более 30 млрд рублей — офшорные владельцы.

Верните деньги

На текущий момент в мире идет полномасштабная война с офшорными юрисдикциями. Наиболее агрессивную борьбу за деофшоризацию помимо Великобритании ведут Франция, Германия и США. За 2010 год власти Франции и Германии сумели вернуть с зарубежных счетов 1 млрд и 4 млрд евро соответственно. Основные проблемы европейских стран — так называемые белые, респектабельные офшоры, такие как Кипр, Гибралтар, Люксембург или Мальта. Эти юрисдикции раскрывают всю информацию о своих резидентах, а налоги там просто ниже, чем в других европейских странах (а не стремятся к нулю, как в серых и черных офшорах).

Основным способом борьбы с офшорами Германия и Франция избрали путь обмена налоговой информацией.

В октябре 2010 года министры внутренних дел и юстиции стран Евросоюза приняли решение о создании Eurofisc — общеевропейской системы по борьбе с уклонением от уплаты налогов. Члены ЕС будут своевременно получать данные о появлении новых схем уклонения от уплаты налогов, то есть главное в новой структуре — информационный обмен.

В США официальный старт борьбе с офшорами был дан в 2008 году после публикации доклада «Международное налогообложение крупных корпораций США и федеральных подрядчиков». В докладе говорится, что 83 из 100 крупнейших корпораций США имеют «дочек» в офшорах, у некоторых число таких «дочек» доходит до 400. Кроме того, отмечается в докладе, с офшорами практически невозможно бороться, поскольку в американском законодательстве нет четких характеристик налоговой гавани.

Ведет личную борьбу с офшорами и действующий президент страны Барак Обама. Несколько лет назад он выступил одним из соавторов законопроекта о борьбе со злоупотреблениями налоговыми гаванями. Стало знаменитым высказывание Обамы об офисе юридической фирмы Ugland House на Каймановых островах, в котором зарегистрировано более 18 тыс. компаний: «Либо это самое большое здание в мире, либо величайшая в истории налоговая афера».

В ответ, правда, представитель островов обратил внимание на офис, находящийся в штате Делавэр (во внутреннем американском офшоре), в котором числится 285 тыс. компаний, в том числе «дочки» Google, General Motors, Coca-Cola и Deutsche Bank.

Но США еще не самая «офшоризированная» страна в мире. Например, из 100 крупнейших компаний Великобритании только две не имеют офшорных «дочек». А в России кроме «дочек» в офшорах находятся и материнские компании, владеющие местными активами. То есть речь идет не только об экономии на налогах, но и о выводе активов в зарубежную юрисдикцию.

Лишились целого ВВП

Помимо ОЭСР свою борьбу с офшорами ведут и независимые организации и эксперты. Например, британская организация Tax Justice Network в 2012 году опубликовала большую работу о роли ведущих мировых банков и «большой четверки» аудиторов (PricewaterhouseCoopers, Deloitte, Ernst & Young, KPMG) в офшоризации планеты. На Западе доклад наделал много шума. Эксперты Tax Justice Network также подсчитали, что за постперестроечное время из России было выведено — большей частью в офшоры — активов на $800 млрд (для сравнения: ВВП России за 2012 год должен составить $2 трлн — окончательные данные пока не опубликованы). В абсолютных числах больше потерял только Китай. Из него было выведено активов на $1,2 трлн, но за сорок лет.

Колоссальные потери России на первый взгляд кажутся нереальными. Но если посмотреть на объем российских активов, контроль за которыми находится за рубежом, то оценка в $800 миллиардов не покажется завышенной. Как уже упоминалось выше, согласно оценкам Якова Миркина, сделанным на основе данных «СПАРК-Интерфакс», до 25% компаний с оборотом выше 30 млрд рублей имеют материнский холдинг в иностранных юрисдикциях. Несколько патриотичнее средний бизнес. Не более 40% акций компаний с выручкой от 1 до 30 млрд рублей хранится в офшорах, а материнскую структуру или центр консолидации прибыли в налоговых гаванях имеет только каждая десятая из них. У мелкого бизнеса офшоры владеют 5-15% компаний, считает Миркин. Эти оценки подтверждаются и бизнесом. «Девяносто процентов крупных российских компаний имеют офшоры; что же касается компаний более мелких, скажем так, не из первых сотен, то они, как правило, офшоры не используют — для бизнеса такого размера, как у них, это слишком дорого и не актуально», — полагает внутренний аудитор офшорной компании, обслуживающей потоки крупного российского транспортного холдинга Тимур Касимов.

Россия находится в уникальном, стратегически уязвимом положении. Хребет экономики — предприятия ТЭКа, порты и аэропорты, связь, доменные печи, объекты электроэнергетики — все это контролируется из офшоров. Но мало того, что российские предприятия принадлежат зарубежным компаниям, они еще и перекачивают туда средства. Можно выделить два денежных потока от нашего бизнеса в офшоры — относительно «белый» и «серый».

«Белый» — это дивиденды. Компания получает здесь прибыль и выплачивает дивиденды, которые получает материнский офшор. Налог на дивиденды он платит по своей ставке. Российские получатели дивидендов платят налог по ставке 9%, а на Кипре, например, эта ставка составляет 5%.

Относительно «белой» является схема с кредитами: структура из офшора выдает кредит компании в России. Проценты по этому кредиту позволяют уменьшить прибыль к налогообложению.

Но некоторые компании прибегают к «серым» схемам. Так, знаменитое дело «Мечела» 2008 года возникло из-за того, что до 80% российского угля уходило в офшоры по заниженным ценам — на 30-50% ниже мировых. Соответственно, офшор перепродавал уголь конечному получателю по рыночной цене, и прибыль от такой операции оседала сразу в налоговой гавани. Аудиторская проверка сравнивала цены «прямых» и «кривых» (через офшор) аналогичных контрактов и выяснила, что всего за счет трансфертного ценообразования из-под налогообложения было выведено от $2,4 до 4 миллиарда.

Так обстоит дело не только с углем. Российский флот в 1992 году насчитывал 1080 судов, в 2000-е их было меньше 200. 80% флота ушло в офшорные юрисдикции.

Через офшоры проводится примерно 80% сделок по продаже на фондовом рынке российских активов. По оценкам экспертов Boston Consulting Group, стоимость принадлежащих российским миллионерам финансовых активов, которые размещены в офшорах, в 2009 году составляла 38% общей стоимости всех их активов. У американских миллионеров этот же показатель равнялся примерно 3%, у японских — 2%.

Даже официальная российская статистика Центрального банка говорит о том, что лишь за 2011 год из России по сомнительным операциям утекло $32 миллиарда, а за весь постперестроечный период, по оценке генерального директора «Интерфакс-ЦЭА» Михаила Матовникова, $500 миллиардов.

«Еще одна проблема в том, что наш крупнейший центр держания активов, Кипр, относится к офшорам второго-третьего порядка, с серьезными финансовыми рисками, с крупной экспозицией на Грецию, — добавляет Яков Миркин. — Ситуация была бы не столь опасной, если бы официальное держание было переведено в традиционные европейские центры прямых инвестиций и холдингов — Нидерланды, Люксембург, — где хотя бы можно капитализировать активы, привлекать средства в крупнейших денежных центрах, заниматься трансграничной экспансией».

Мягкое возвращение

Итак, мы теряем огромную налогооблагаемую базу, не говоря уже о возможных инвестициях. Однако реакции российского общества нет. В Великобритании неуплаченный налог в размере нескольких десятков миллионов долларов вызвал бойкот кофеен Starbucks. В России выведенные в офшоры сотни миллиардов долларов и неуплаченные десятки миллиардов долларов налогов ни у кого не вызывают ни малейшего интереса.

Свою роль, естественно, играет исторический контекст: российский бизнес уходил в офшоры не только для того, чтобы сократить налоги, но и чтобы спастись от рейдерства, а также сделать операции с активами более удобными (это касается в первую очередь наследования и передачи прав на активы с использованием траста; разговоры о необходимости создания института траста в России идут уже довольно давно).

«Если правительство намерено искоренить офшоры у госкомпаний — это логично, но деофшоризация всего рынка — это маловероятно», — считает старший партнер консалтинговой группы «Минфин» Александр Волков. Он призывает определиться с тем, что именно будет подразумеваться под деофшоризацией — контроль над бенефициарами, контроль над денежными потоками или еще что-то. «Если речь идет о том, чтобы открыть бенефициаров, это сразу повышает риски рейдерских захватов активов, — категоричен Волков. — Если задача — пресечь сокрытие в офшорах прибылей, то это не согласуется с задачей построения финансового центра, который предполагает, вообще-то, миллионы транзакций и использование тех налоговых режимов, которые предпочтительнее для капитала. Если же говорить о мерах, то не надо придумывать ничего нового, достаточно тех, которые предусматривает ФАТФ».

Скорее всего, в российском варианте деофшоризация начнется именно с повышения прозрачности владения активами. «Сейчас в первую очередь важно, чтобы госструктуры видели движение собственности за рубежом. Прежде всего, важно предотвратить потерю контроля за пакетами госкомпаний», — сказал «Эксперту» директор Института мировой экономики и международных отношений РАН Александр Дынкин. Необходимые меры здесь тоже известны: это уже подписанное в конце прошлого года дополнительное соглашение с Кипром о предоставлении информации (после чего Кипр был исключен из черного списка офшоров, составленного Минфином), а также международное сотрудничество по линии ОЭСР и ФАТФ.

Допсоглашение с Кипром означает, что теперь его чиновники будут предоставлять информацию российским налоговым органам не только по судебному, но и по административному запросу. Правда, не факт, что наши налоговые органы сразу все узнают: «Процесс получения информации от кипрских чиновников довольно сложен и требует от запрашивающей стороны стольких документов для подтверждения оснований такого запроса, что в реальности получить информацию нашим налоговым органам будет по-прежнему очень непросто, по крайней мере на текущий момент», — полагает Тимур Касимов. Возможно, свои плоды даст и международное сотрудничество: ведь для того, чтобы офшорная компания могла открыть счет в европейском банке, она должна раскрыть своих бенефициаров. Так что все русские владельцы активов, «упакованных» в кипрские офшоры, в Европе хорошо известны.

Прозрачность владения уже может служить фундаментом для того, чтобы попытаться вернуть деньги, а главное, активы в Россию. Но вот этого административными мерами уже не добиться. О том, что для этого необходимо улучшить инвестиционный климат, говорят практически все экономисты (такие рекомендации есть и в разработках рабочей группы Набиуллиной). Хорошо бы все же создать в России аналог траста — фонда, в который помещается имущество. Такой фонд находится под управлением доверительного управляющего, но собственника у фонда нет (есть лишь бенефициары, которые получают от имущества доход). Имущество в трасте очень сложно «отрейдить», на него нельзя обратить взыскание.

Отдельный вопрос с налогами. К примеру, на Кипре сделки купли-продажи акций не облагаются налогами, напоминает Касимов, тогда как в российской юрисдикции они подлежат налогообложению: для юридических лиц это в большинстве случаев 20% дохода, для физических — 13%. Речь не идет о том, чтобы снизить налоги в России до уровня офшоров, но можно активно использовать налоговые стимулы — например, для развития того же рынка акций.

Наконец, очень важна широкая инвестиционная база, избыток капитала, чтобы не было смысла идти за ним за рубеж.

«Лучшее средство для деофшоризации — настройка экономики на рост, резкое расширение налоговых стимулов, ориентированных на инвестиции, модернизацию, длинные деньги; снижение регулятивной нагрузки и связанных с ней рисков внутри России, рост финансовой глубины экономики. Массовый импорт технологий на основе нового контракта с Западом. Все остальное — просто инструменты, которые могут либо косметически подправить картину, либо лишь подтолкнут к выводу капитала и активов», — констатирует Яков Миркин.